Книга Игра в пустяки, или «Золото Маккены» и еще 97 советских фильмов иностранного проката - Денис Горелов

Первоосновой сюжета стало убийство в Лондоне болгарского диссидента Маркова. Шумом, пылью и утонченным идиотизмом оно, без сомнения, вошло в анналы детективного трэша. Показательно казнить отравленным зонтиком болтуна с радио «Свобода» – такое могла придумать только страна-анекдот, призванная компрометировать разом все светлые и темные стороны восточного блока. Болгары очень хотели быть большими: строили мавзолей Димитрова, стреляли в папу и совершили самую громкую и безмозглую ликвидацию века. Все тщетно: за большим злодейством должен был стоять Большой Сатана. В западном общественном мнении прочно укоренилась версия, что ядом снабдила болгар спецлаборатория КГБ с личной санкции Андропова; типа даже яда своего у них не нашлось. Эту дичь несли болгарские перебежчики, которые рангом никак не могли присутствовать на переговорах боссов спецслужб и просто внаглую набивали себе цену у лопоухих правозащитников. Дешевый сюр усугублялся тем, что убиенный был полным тезкой действующего председателя Союза советских писателей, автора сибирских романов «Строговы» и «Соль земли» Георгия Мокеевича Маркова.

Из бреда не выйдет ничего, кроме бреда. Безработный актер Грегуар Леконт, перехвативший заказ на акулу криминала, ходил в шапке-«пидорке», сплюснутой с боков на манер цековского «пирожка», ездил по Парижу на «жигулях», которые язык не повернется назвать «фиатом», соревновался с гунном-киллером по фамилии Московиц и был тем самым дураком в старом польском преферансе, от которого открещивался Штирлиц. Оскорбленная пассия швыряла в него с балкона теннисными мячиками и выливала кастрюлю расплавленного винила. Чем циничней был век, тем бесповоротней былой удаленький инженю, смекалистый разиня становился простым непритязательным болваном. Его пытались убрать, заземлить, кокнуть – а он просто рвался честно сыграть эпизодического гангстера в голубом костюме (сам купил!). Ему подкладывали цып – он козырял шармом и неотразимостью. Жестокие 70-е перестали делать карнавал из быстрых смертей за его спиной. Люди в черном становились трупами, не успев до конца упасть. Доцент бился с гардеробной мафией на крыше новостроек в полный контакт. Бодигард-индус метал выкидуху из чехла на запястье и падал, пронзенный зонтиком. Труп магната Крампе, еще минуту назад похожего на Зураба Церетели, одиноко плавал во вмиг опустевшем бассейне. Представить подобный кадр в комедии еще пятью годами ранее было невозможно. Пипл балдел. Потеха же. «Удержаться не могу, у собачки съем рагу». Ав-ав.

Где-то в зале мотал на ус попкорн семнадцатилетний Тарантино. Наибольшее впечатление на него должен был произвести финал – когда за сделанный из этой шняги фильм дурак Леконт получает каннскую «Золотую пальму».

«Фантомас»

«Фантомас разбушевался»
«Фантомас против Скотланд-Ярда»

Франция, 1964–68. Fantômas. Fantômas se déchaîne. Fantômas contre Scotland Yard. Реж. Анри Юнебель. В ролях Жан Маре, Луи де Фюнес, Милен Демонжо. Прокат в СССР – 1967–68 (45,5, 44,7 и 34,3 млн чел.)

«Фантомаса нет», – пишет журналист Фандор. «Величайшей победой дьявола стало убеждение человечества, что он фикция», – отвечает Фантомас. Шаржированные Фауст и Мефистофель новых времен снова сцепляются над Европой на высоте башенного крана.

Фантомас пришел в Россию с полувековым опозданием и в клоунском виде.

Настоящий мистер Зло, неуловимый чародей в полумаске и плаще с алым подбоем (схожим образом рисовали и Дракулу) родился на рубеже столетий в книжках Марселя Аллена и Пьера Сувестра и отражал коллективные фобии Европы перед поступью научно-технического прогресса. Тогда масскультура повсеместно изобретала всемогущего носителя супермозга, опутавшего мир паутиной интриг и зомбированных пристебаев, – в Германии то были доктора Мабузе и Калигари, в Англии профессор Мориарти, во Франции – Жюдекс и Фантомас. Лжеученые с садистскими наклонностями обваливали биржу, манипулировали массами, тенью вставали над Европой, и не было на них управы, кроме Холмса, да и тот едва жив остался (символично, что Британия, отделенная от свихнутой континентальной Европы проливом, нашла злу противоядие, а в Германии и Франции демоны орудовали беспрепятственно – как и в жизни).

Режиссер Юнебель вернулся к обветшалой страшилке, когда бури над Европой поутихли и научно-технический прогресс увял (последним его актом был, как известно, выход в космос). Страх незнаемого прошел, авторитеты рухнули – а новый Фантомас деревянно бегал, деревянно хохотал, носил резиновое лицо и бился с де Фюнесом. Антипод Фандор был ему под стать: о героях гламура судят по тачке и подружке, а репортер-экзорцист гонял на «ситроене», будто вышедшем из книжек-малышек про надувную бибику, и спасал от лап чудовища образцовую куклу Милен Демонжо. Игравший обоих Жан Маре был известным всей Франции гомосексуалистом – что добавляло истории молотого перца.

Сказать, что в России опознали шарж, было бы преувеличением. Ученых у нас не боялись, а считали недотыкомками, которых вечно нужно спасать из-под трамвая. То ли прогресс здесь не задался, то ли масс-культура хромала, то ли народ наш по природе своей не слишком боязлив (кинематограф ужасов после отмены железного занавеса так и не прижился) – но Россия ученого монстра не породила, а потому и пародию на него не поняла. «Ситроен» в глазах совграждан все равно был чудом заграничного автопрома, Демонжо – богиней в бикини, о стыдных пристрастиях Маре и не догадывались. Гололобых молодцов с пристальным взглядом принято было опасливо уважать (возможно, из-за влияния уголовной субкультуры) – Юл Бриннер и Владислав Дворжецкий пользовались бешеным успехом. Как тут было не преуспеть Фантомасу.

Он создал славу деревенскому детективу Анискину, который до того расследовал хищения клубных аккордеонов. На десятилетия занял делом легионы юных оболтусов (хорошо еще, наша промышленность не делала резиновых масок – а то страна превратилась бы в один сплошной Хэллоуин). Дал имя банде братьев Толстопятовых, грабивших ростовские сберкассы с кустарными автоматами и чулками на голове, и героя – криминальному чтиву Б. Акунина.

Инициал «F» обратился в «Ф». Все русские слова с этой буквой – заимствования (флот, фашизм, фигура, форточка), но иноприродный Фантомас стал фактом именно русской культуры, русского бесовского фольклора, русских потешных страхов в ночь перед Рождеством.

«Все свободны – а вас, гражданин Ф., я попрошу остаться».

«Фанфан-Тюльпан»

Франция, 1952. Fanfan la Tulipe. Реж. Кристиан-Жак. В ролях Жерар Филип, Джина Лоллобриджида, Ноэль Роквер. Прокат в СССР – 1955 (33 млн чел.)

Плут с косичкой, герой галльского комикса об эпохе Людовиков, топчет поселянок, мораль, службу, дисциплину, дубовую прусскую конницу и прицеливается на королевскую дочь, раз уж ему наобещала такое цыганка (Лоллобриджида, приглашенная во французский фильм за таранные сиськи). «И еще он против войны!» – зудят святоши советского киноведения: тем, кто у них там против войны, у нас дозволено все, даже косичка. И принцесса будет его, и цыганка будет его, и Франция его, и Россия его, а и кто б сомневался.

Фанфана потом раскрутит в бесконечный изороман журнал «Пиф» – с прыжками с верхотуры на сеновал, раскидыванием гвардейцев котлом на цепи и прочим утверждением самостояния французских низов. Так что рисованной мордочке мсье Жерара торчать из всех французских киосков и через многие десятилетия после его безвременной кончины в пушкинские 37 (не дожил неделю). Главное они с Кристиан-Жаком успели: скрестить безродного зубоскала с вянущей династией (в кадре правил Людовик Пятнадцатый, а на Шестнадцатом, как многие помнят, все и закончилось).